Что нужно для возрождения казачества?

В наше время писать на тему перспектив и возможностей реального возрождения казачества – едва ли не то же самое, что рассказывать сказку про молочные реки и кисельные берега, об острове Буяне, где ходит бык печёный, в боку нож точёный, летают жареные куры, а на деревьях растут сайки и калачи… Серьёзно ли всё это вообще? А ведь прошло меньше ста лет с тех пор, как революцией была разорвана присяга, скреплявшая поголовное воинское служение казаков России – государю и Отечеству, Дому Пресвятой Богородицы; и всего шестьдесят семь минуло со дня Победы – последнего большого подвига, свершённого казачьими кавдивизиями плечом к плечу с другими народами страны… А после того, уже совсем недавно – в конце 80-х годов, -на ровном, можно сказать, месте возникло казачье движение: появились военно-исторические клубы, в которых не только носили историческую форму, но и по-настоящему считали себя преемниками поручиков и есаулов и даже приносили присягу по-имперски или Всевеликому войску Донскому 1918 года. Это в советское-то время! Начали собираться энтузиасты; спорили и соглашались, призывали и приносили прадедовские реликвии – неизвестно как сохранившиеся шашки, георгиевские кресты, фотографии в лампасах, в папахах набекрень… И проснулось от летаргии, которую уже трудно было отличить от смертного сна, казачество. «Спросонья» отстрелялось в Приднестровье от молдавской агрессии, в Абхазии – от грузинской; сказало своё боевое слово на Балканах и в горах Чечни… Проснулось – но встало ли на ноги?

Сто лет назад казачество, служившее государю и России, общинно владело обширными землями, которые исторически были добыты кровью и потом самих казаков. Каждый из них (только мужчина!) имел неотъемлемое право на выделя­емый войском – Донским, Кубанским, Терским, Амурским, Уральским, Забайкальским… их было 11 – земельный пай. Продать его казак не мог, но в остальном был абсолютно свободен. Или обрабатывал сам, или сдавал в аренду. Казак был экономически самостоятелен; больше того – его экономической самостоятельности хватало на то, чтобы на свои собственные средства снаря­диться на военную службу: строевого коня, обмундировку, шашку, кинжал, пику он справлял сам -только винтовку выдавало государство. Земельный пай входил в территорию станицы. Это была и его «малая родина», и его самоидентификация: казаком имел право считаться только тот, кто входил в «станичное общество»; при встрече, знакомясь, казаки первым делом спрашивали друг друга: «какой станицы?» Вот в чём была твёрдая во всех смыслах основа казачества. При Советской власти – даже когда она почувство­вала нужду в казаках и позволила им сызнова носить лампасы, для того чтоб было из кого формировать кавдивизии, – эта «основа» стала условной. Родные станицы оставались родными, но в полной мере своими они уже не были… Не стали и теперь.

Нынешнее казачество территориально, пожалуй, распространилось даже больше прежнего: есть теперь казаки в Москве, есть и в Мурманске, где раньше не жили они никогда. Чуть ли не в каждом городе есть казачья организация – землячество, общественная или «реестровая», исполняющая службу государству. Правда, не вполне понятно, какую – правовая и иные стороны службы «реестрового казачества» прописаны очень слабо, наспех, и далеко не во всём она оправдывает себя. И всё же казаки идут в «реестр». Скрипят зубами, но идут. Беда в том, что очень часто им там просто нечего делать, кроме как носить казачью форму нового образца, заботливо разрабатываемую нашими отечествен­ными модельерами…

Чтобы войти в станичное общество, нужно было получить на это его согласие. Что было непросто. Как видите, «назначить» казаком никого не мог ни войсковой атаман, ни царь-государь, ни даже Господь Бог. Это было делом выбора личности – с одной стороны, и народа – с другой. Более того: эта личность, вступив в ряды народа, не оставалась бесконтрольной. Станичное общество, в котором должен был существовать, из которого уходил на военные службы и куда возвращался казак, неустанно следило за тем, чтобы он жил по-божьи и по-казачьи. И если что – шаровары сымай и при всей почтеннейшей публике на станичной площади нагаек получай! Да ещё после того благодари за то, что «поучили». Такие «поучения» осуществлялись силами назначенной станичной полиции («приказными» казаками) по предложению атамана либо совета стариков и с согласия всего станичного круга. В казаки вступить мог далеко не каждый, и никто не мог ему этого гарантировать. Тем и ценно было звание казачье. Правда, казаком можно было родиться. Но этого было недостаточно, о чём напоминала старая жестоко-откровенная донская и кубанская поговорка: «Это не ты казак! Дед твой – тот был казак; отец – сын казачий, а сам ты – хвост собачий!»

Увы, таких «хвостов» в нынешнем казачестве много. И не без основания иные называют теперь красующихся на экранах и разворотах газет серебряными погонами и «витринами» орденов и медалей «деятелей» и «представителей» ка­зачества клоунами. (Неправы только те, кто по ним судит обо всех и кто забывает о том, что и в других областях нашей жизни не всё «слава Богу». Соломинку в чужом глазу показать всем – милое дело! Но помните, что «мы все – участники регаты», как поётся в популярной песенке, и не спешите на зеркало пенять, имея свой собственный дефект внешности.) Теперь казаком может объявить себя каждый – создать общественную организацию, зарегистрироваться, заказать себе удостоверение в солидной корочке… Статус казака, такой ясный и твёрдый в прежние времена, стал неясным, начал двоиться и троиться. И в реестровые организации с их, казалось бы, государственно-заданной уставной основой можно как «прийти», так и «уйти» – не сказав ни здрасьте, ни до свидания. Наряду с потомками «природных» казаков (именно так до революции назывались потомки казачьих родов) в «казачье возрождение» конца XX – начала XXI века бросились многие «со стороны», и не все из этих многих бескорыстно. Никаких реальных механизмов контроля, дозволенных законом, в этом процессе до сих пор нет. Осуществлять этот контроль «домашними средствами» означает самосуд. Отличить настоящих казаков от «клоунов» – это проблема.

А нужны ли сейчас России – и для чего нужны – казаки? Сто лет назад имперское правительство России уже ставило вопрос о целесообразности казачьих войск в эпоху броненосцев, аэропланов и танков. Первая мировая война подтвердила эту целесообразность – испытанные казачьи храбрость и сметка, верность казачьих коней и острота шашек выдержали конкуренцию с новыми средствами вооружения. Выдержали с честью – хотя и не без потерь. Вторая мировая показала, что и на ней казаки как отдельная сила оказались нелишними: советская казачья кавалерия не оказалась беспомощной перед бронированной военной машиной врага, а в составе конно-механизированных соединений показала настоящую «боевую работу» по высшему классу того времени! Но теперь оружие нового поколения стало ещё сложнее и эффективнее и уже редко требует «помощи» живого бойца. Разве ему можно обучить в казачьих станицах, как раньше с детства учили джигитовке – боевой акробатике верхом и рубке двумя шашками? Кто разрешит такое? Да и сами по себе сегодняшние казаки насколько превосходят в боевой выучке остальной народ? Прежде они были профессионалами войны – кто они теперь? В чём ценность казачества XXI столетия для России? Есть ведь и без них у нас спецназ, ВДВ и морская пехота…

ВДВ и морская пехота, слава Богу, пока что есть. Но солдат – это солдат, пока он в строю, на довольствии и под командованием. И мало кто, сняв форму, продолжает в душе и в жизни быть солдатом, поступать по-воински. Даже офицеры в наше время, получив военное образование, зачастую сразу спешат покинуть ряды Вооружённых сил и найти более тёплую, высокооплачиваемую работу. А кто же будет, как раньше говорили, Родину-то любить? Кто станет её защищать в любых условиях, без приказа, без довольствия, без выгоды?

Казак был воином «пожизненно», а может быть, и дольше. Казачество во все века своего существования было сильно тем, что являлось жизненной школой борьбы. Оно готовило людей смелых, инициативных, способных к само­организации и самообучению в любых условиях. Каждый казак должен был суметь «развернуть» вокруг себя казачество хоть на пустом месте. «Гол как сокол – востёр как бритва!» Учреждая указами новые казачьи войска на присоединённых к Российской империи землях, правительство посылало туда по горстке казаков – остальных «привёрстывали» на месте из туземцев, желающих крестьян, ремесленников, людей разного звания… В следующем же поколении из этого разношёрстного контингента без всякой помощи извне казаки организовывали настоящее войско, не уступающее по боевым и хозяйственным навыкам «природному» казачеству; войско на самообеспечении – не требующее дотаций. Мужья уходили на службу – их жёны и дети продолжали работать на земле. Ловили рыбу на Амуре и в Урал-реке; выращивали коней в Саль-ских степях и виноград в Кизляре… Долго и кропотливо, в боях и лишениях складывался «генотип» казака, золотой стандарт казачьей «задач-ливости» во всяком деле («Мы донцы природные – Мы на всё пригодные!» – как пелось на Дону), гибкой переимчивости и железного упорства, умения действовать автономно – и теснейшей сплочённости, верности друзьям-односумам. В этой традиции много ещё нераскрытых секретов, неизвестных зачастую самим казакам, кладов, спрятанных в глубине «на чёрный день»… Вот какой цели могут и должны послужить казаки теперь – в условиях расползания народа и уга­сания национального сознания. А обучить бойца недолго – для этого достаточно нескольких месяцев.

(Отдельно хочу сказать для казачьих националистов – и о казачьем национализме. Его идеи красивы, но исторически непродуктивны и, более того, несправедливы. Даже признание казаков особым народом не должно означать разрыва казачества с Россией: по Божьему промыслу, народы должны не расходиться, а слагаться во единого Адама, искать общей судьбы и дела. Такая общая судьба у казаков и русских налицо… Идея особого «Казачьего присуда» – изначальной, Богом данной казакам прародины – включает сама по себе только территории донских, кубанских, терских да ещё уральских казаков: забайкальцев, амурцев, семиреченцев и других, образовавшихся позже и под знаменем империи, она оставляет «сиротами». Независимая «Вольная Казакия», мыслимая казачьими националистами как «исторический перекрёсток народов», явно недодумана и недообеспечена собственным смыслом: что хорошего в том, чтоб быть перекрёстком, по которому каждый пройдёт-проедет, намусорит, да и был таков? Напоминаю, что по-настоящему плотными ряды казаков-на­ционалистов стали только после 1917 года при деятельной «помощи» иностранных держав – до того практически никто в казачестве всерьёз этих замыслов не принимал. А, стало быть, дело было только в том, что Россия в то время ослабла. Тут как в старинной песне: «Вы подумайте, братцы, вы подумайте…» Хочу обратить внимание и на то, что даже после распада империи – а после и СССР – настоящее казачество осталось только у России и с Россией, что неслучайно. Казаки-не-красовцы забыли старые обиды и вернулись из вековой эмиграции; кубанцы не поддались на призывы уйти в «нэзалэжну неньку Украину», а нынешнее казачество на ней – образование в значительной мере искусственное; оторванные от общего единства на территориях Казахстана, Туркменистана и Киргизии уральцы, семиречен-цы, часть сибирцев думают только о возврате и воссоздании единой и неделимой… «Силовые линии» истории, живая геополитическая задача тут очевидны. Не надо её игнорировать, становясь в независимую «позу». Тем самым вы, по существу, предадите своих же братьев.)

Итак, что же нужно и чего не хватает ныне для подлинного возрождения казачества? Не довольствуясь собственными познаниями в этой теме, я задал вопрос троим казакам – поэту, учёному-историку и действующему реестровому атаману. Вот их мнения.

Сибирский казак Фёдор Николаевич Черепанов – член Союза писателей России, поэт, защищал Россию от молдавской агрессии в Приднестровье в 1992 году как командир казачьей миномётной батареи – считает, что в основе казачьей жизни и призвания стоит высокий крест служения. Вот принятия этого креста сегодняшними казаками и не хватает для Победы. Фёдор с горечью поведал о том, что в его родном казачьем посёлке под Усть-Каменогорском (на территории сегодняшнего Восточного Казахстана), жители которого в году на волне революционных «перемен» почти поголовно отказались от своего казачьего звания, связанного с тяжёлой военной службой, уже не осталось мужских потомков казачьих родов. Он – из последних. Поэт Черепанов считает, что это не случайность, а наказание свыше за измену высокому долгу предков, который мы должны иметь мужество выполнять.

Донской казак Юрий Валентинович Сухарев – историк и преподаватель истории, член Союза писателей России, бывший сотрудник Ми нистерств по делам национальностей и развития регионов, офицер запаса – уверен, что дело не сдвинется с мёртвой точки, пока правительство не изменит своего отношения к казакам коренным образом. Казачество должно стать действительным резервом государства – а для этого ему необходимы правовая база и кредитование: соз­дание Казачьего банка, что позволит общинам на местах прийти к хозяйственной самостоятельности, и формирование полноценных казачьих частей в составе армии РФ.

Природный яицкий казак Виктор Владимирович Заплатин – атаман Московского городского казачьего общества, казачий полковник, участник боевых действий в Приднестровье, Боснии и Абхазии – стоит на том, что основой казачества и в наше время должно быть общинное землепользование. Землю, которую казаки будут возделывать и защищать, нужно предоставлять компактным, дееспособным казачьим общинам – станицам и хуторам. Государство же сегодня фактически передаёт землю в руки тех, кто её обрабатывает, – наёмникам-мигрантам и арендующим диаспорам, обрекая русское крестьянство на вымирание. Существенной помощи, поддержки сверху казаки не получают никакой. 154-й закон (о государственной службе российского казачества) финансово не подкреплён, реестровые казаки служат «за свой счёт»… Атаман откровенно признаёт, что казачество сегодня в прямом и переносном смысле стоит на паперти (храма Христа Спасителя по праздникам, в частности) – пусть и в полной парадной форме, но преимущественно с декоративными функциями. А вот миссионерская деятельность Русской православной церкви на землях, традиционно населённых казаками, могла и должна быть более смелой и активной. Как никогда, сейчас необходимо казачеству побуждающее к созидательной деятельности слово пастыря, но звучит оно неправомерно тихо и робко. А ведь православная вера, российская государственность и традиции предков – это три начала, на которых стоит и, даст Бог, устоит казачество! Одна станица на границе способна заменить собой две заставы; мы ещё сможем накормить и сможем защитить Россию. Мы уже возродились, – говорит атаман, – мы есть. Теперь мы должны развиваться.

Бажен Петухов, “Переправа“